– Она смеялась надо мной, Лейла, – сдавленно проговорил Джеймс, и что-то в его голосе заставило ее посмотреть на него.
Скрипнув зубами, он заставил себя произнести:
– Ana ata’allam al arabiyya.
Он сказал, что учит арабский язык.
Лейла не рассмеялась. Она снова начала верить Джеймсу.
– Ты это делал для меня?
– Я надеялся, что смогу поговорить с твоим отцом. Но, если честно, временами я не был уверен, что мне это удастся. Я не хотел обнадеживать тебя. И не хотел, чтобы ты смеялась над моими попытками выучить язык.
– Почему я должна смеяться? Это так благородно! Хотя ты, вероятно, разочарован тем, что родится девочка…
– Я ужасно рад, что у нас будет девочка!
Вера в Джеймса крепла. Лейла почувствовала, как его рука мягко поглаживает ее живот. Ей это очень нравилось.
– Я боялся, что потерял вас обеих. Я думал, что ты уже на пути домой…
– Мне нечего там делать. И я никогда не посмела бы отнять у тебя твоего ребенка, Джеймс.
Он удовлетворенно кивнул. Ее слова навсегда исключили этот кошмар из его жизни.
– Я запутался, Лейла. Ману рассердилась из-за фотографии в газете и потребовала, чтобы я не прикасался к тебе в публичных местах. Она считает, что это оскорбляет не только твою семью, но и тебя. Но, конечно, мне, прежде всего, надо было обсудить это с тобой.
– Да, надо было. Твои прикосновения никогда не оскорбляли меня, – вздохнула Лейла. – В противном случае ты заметил бы это.
– Разумеется.
– И с моей семьей ты тоже ничего испортить не мог. Хуже все равно быть не может.
Лейла расплакалась. Джеймс видел ее боль, но знал, что причиной является не он.
– Может быть, они все еще скорбят о Жасмин… – мягко сказал он.
Джеймс понимал, что не стоит критиковать чужую семью.
Лейла покачала головой.
– Мне было стыдно рассказывать тебе… – начала она.
– Никогда не стыдись мне что-либо рассказывать.
– Мама… она никогда меня не любила…
Джеймс обнял ее за плечи и возразил, что конечно же мама ее любила. А потом в ужасе услышал, что мать Лейлы даже не прикасалась к ней.
– Меня кормили служанки, – продолжала она. – Мать настолько ненавидела меня, что сама кормить не пожелала. В ту ночь, когда я ушла из дворца, она наконец призналась, что лучше бы умерла я, а не Жасмин. А когда я сегодня позвонила ей, она спросила, в какой момент ты сказал, что любишь меня: до того, как я раздвинула ноги, или во время…
– Я никогда не смог бы посмотреть тебе в глаза и признаться в любви, если бы не любил.
– Но ты в любом случае женился бы на мне.
– Трудно сказать. Теперь я в этом не уверен. Мне совсем не нравится то, что я вижу в доме своих родителей. Не в моих привычках давить на кого-то. Но я боялся, что ты можешь вернуться на родину.
– Никогда! – воскликнула Лейла. – Мама сказала, что во дворце стало лучше без меня. Даже слуги теперь чаще улыбаются. Она сказала, что мой отец снова начал гулять по вечерам в саду…
– Я бы тоже начал гулять, если бы был женат на этой безумной, – заявил Джеймс. – Я гулял бы утром, днем и вечером. И еще я играл бы в гольф.
– Ты думаешь, он это делает, чтобы держаться от нее подальше? – нахмурилась Лейла.
– Эй! Готов поклясться, что слуги не так уж счастливы. – Он шутливо толкнул ее локтем, и она наконец улыбнулась. – Это злая королева, – добавил он. – И когда родится наша дочь, ты больше не увидишь королеву и не услышишь ее, если только сама не захочешь.
– Обещаешь?
– Обещаю. А я никогда не даю обещаний, которые не могу выполнить.
– Я верю тебе.
Теперь Джеймс понимал, почему Лейле так трудно было поверить в его любовь.
Она просто не знала, что это такое.
Он поцеловал любимую женщину. И его не волновало, сколько фотографов может стоять вокруг.
Лейла чувствовала его губы на своих губах, ласковое поглаживание его рук. Его прикосновения предназначались ей. Только ей.
Любовь не просто существовала, она была с ними.
Джеймс ненавидел королеву Фаррах.
Ненавидел так, как Лейла не могла себе и представить. Он учил ее язык и часами просиживал с Ману, пытаясь решить возникшую проблему.
Было начало августа. Роды должны были начаться со дня на день, а Джеймс все еще не мог жениться на Лейле. Несмотря на вежливые письма, несмотря на все усилия Ману и Зейна, им никак не удавалось получить ее свидетельство о рождении.
– Я собираюсь поговорить с ее отцом, – заявил Джеймс и набрал номер.
Он заговорил по-арабски и попросил пригласить к телефону не королеву Фаррах, а его величество.
Просьба была изложена кратко.
– Мне нужно свидетельство о рождении Лейлы, – сказал Джеймс. Он не сомневался, что сегодня во дворце разразится скандал из-за того, что он имел наглость позвонить. – Я собираюсь жениться на ней.
Ответом ему было молчание.
– Если я не получу свидетельство в течение недели, – не отступал Джеймс, – я буду звонить каждый день. Или писать письма. Или дам интервью вашим журналистам… – Губы Ману сжались. То, что собирался сделать Джеймс, было прямым оскорблением. – Надеюсь, шум, который я устрою, не сильно расстроит вашу жену и не принесет вам слишком много проблем.
Через неделю свидетельство было прислано по электронной почте.
А еще через два дня Джеймс стоял рядом с Лейлой в Центральном парке. Их бракосочетание проходило около того места, где он признался ей в любви.
Потом они сфотографировались на той самой скамейке, где любила сидеть Лейла со стаканчиком кофе. И где Джеймс нашел ее той ночью.
У них уже было много общих воспоминаний.
Свадьба была очень скромной.
Лейла надела кремовое платье, украшенное шелковой вышивкой цвета осенней листвы – в тон деревьям, необыкновенно эффектным в это время года.