– Извини меня, я честно…
Он не знал, как объяснить, что он влюблен. Серьезно влюблен. Как растолковать Ману, смотрящей на него с укором, что ничего подобного он еще никогда не испытывал?
– Ты богатенький мальчик, который привык всегда получать все, что хочет, – усмехнулась Ману.
– Совсем не обязательно… – начал Джеймс желчный ответ, но вспомнил, зачем он здесь, и проглотил конец. – Я просто хочу, чтобы Лейла была счастлива.
– Ты же сказал, что она уже счастлива.
За исключением того, что ее родители не относятся к ней как к дочери и что она не разговаривает со своим братом. За исключением ее слез по ночам. Правда, с тех пор, как она поселилась в его пентхаусе, слезы прекратились.
– И виновником осложнений ты считаешь себя, правильно? – уточнила Ману.
Какое неприятное слово!
Когда они с Лейлой были вдвоем, никаких осложнений не было. Правда, она не ответила на его последнее сообщение, и это насторожило Джеймса. Может, он чем-то обидел ее? Он убрал телефон. Теперь все его внимание было сосредоточено на Ману.
Но нет, он не обидел Лейлу.
Она, конечно, не собиралась расстегивать пуговицы перед камерой телефона, но ей было очень приятно, и она вдруг почувствовала, что готова справиться с чем угодно.
Лейла взяла телефон и нашла номер родителей. Потом посмотрела, который сейчас час в Шурхаади. Время было обеденное.
Она знала, что телефон зазвонит в гостиной – там, где произошла та ужасная ссора.
Лейла сделала глубокий вдох, когда служанка сняла трубку.
– Я хочу поговорить со своей матерью, – сказала она и добавила: – Пожалуйста.
Казалось, прошла вечность.
Лейла ждала.
Наверняка матери придется выдворить слуг. Ей вдруг захотелось, чтобы она сделала этот звонок, когда Джеймс рядом. В его присутствии Лейла забывала, какую боль причиняло ей отношение матери.
Она начала вспоминать жизнь во дворце…
К телефону подошла та же служанка:
– Ее величество считает вас лгуньей, поскольку ее единственная дочь умерла много лет назад.
Лейла ничего не ответила. Она закрыла глаза и продолжала ждать.
Наконец мать взяла трубку.
– Sharmota. – Королева Фаррах назвала ее шлюхой.
Учитывая все, что случилось, это не было неожиданностью.
– Мама, пожалуйста… – попыталась объяснить Лейла, – я знаю, как все это выглядит… но Джеймс… он замечательный… мы скоро поженимся. И у нас будет ребенок… Пожалуйста, подумай: это будет твой первый внук или внучка… – Лейла разыграла свою лучшую карту: – А если родится девочка, мы назовем ее…
– Твой грязный ублюдок не может иметь ко мне ни малейшего отношения.
Что-то взорвалось в Лейле, когда мать оскорбила еще не родившееся дитя.
– Я позвонила не для того, чтобы получить твое одобрение. Я позвонила, чтобы дать знать, что со мной все в порядке и меня любят.
– Любят? – с сарказмом переспросила королева.
– Да, любят, – твердо проговорила Лейла. – Джеймс любит меня.
– Он тебе это сказал?
– Да, сказал.
– Он сказал это перед тем, как ты раздвинула ноги, или во время… процесса? – поинтересовалась ее мать, и Лейла зажмурилась от обиды. – Потому что он не любит тебя, глупая. За что тебя любить?
– Просто любит, и все.
– Но почему?
Она не смогла ответить сразу, поэтому повторила слова Джеймса.
– Я буду прекрасной матерью…
– О да! Но ты мне не дочь, как я уже сказала. На стене больше нет твоего портрета.
Лейла вспомнила коридор и портреты на стенах. Родители выбросили ее из своей жизни.
– Не беспокойся за нас, – продолжала королева. – Во дворце без тебя стало лучше. Твой отец снова начал совершать прогулки в саду, чего он не делал со дня смерти Жасмин. Я тку новый гобелен. Кажется, даже слуги стали чаще улыбаться. Нам всем гораздо легче без тебя.
Вернувшись домой, Джеймс нашел Лейлу в постели. Он хотел сказать, что она как раз там, где ему хотелось бы ее видеть, но обратил внимание на ее лицо. Оно было таким же белым, как его рубашка.
– Лейла…
Она тряхнула головой. Говорить она не могла.
– Что-то с ребенком?
Лейла снова тряхнула головой, пытаясь вспомнить, как работают голосовые связки.
– Я… разговаривала с матерью… – Это было все, что смогла выдавить Лейла.
– Когда?
Она не ответила, но Джеймс все понял. А он-то думал, что обидел ее, когда она не ответила на его шутливое сообщение. После двухчасовой лекции Ману на тему «Оскорбительное поведение Джеймса Чатсфилда» он был в этом уверен. Но теперь все встало на свои места.
Лейла находилась в таком состоянии, вероятно, несколько часов. Она лежала в постели наедине со своей болью.
– Уйди, – попросила она.
– Не могу.
– Пожалуйста.
Джеймс отправился в кухню и нашел несколько пакетиков зеленого чая, который только приблизительно можно было считать травяным, и немного меда, наверняка – от неправильных пчел.
– Как мило, – сказала Лейла, сделав глоток горячего чая.
– Увы, в моих запасах не нашлось апельсинового меда. Завтра утром нам придется отправиться в специальный магазин товаров для Лейлы.
Было больно смотреть на ее тщетные попытки улыбнуться его шутке.
Через пять минут Джеймс разделся, забрался в постель и обнял Лейлу. Просто обнял. Секс тут не помог бы.
Не оставляй меня, хотелось сказать Лейле.
Не делай мне больно.
Не возвращайся домой с запахом чужого парфюма.
Даже если ты не любишь меня, не дай мне догадаться об этом.
Слова матери были не просто оскорбительны – они раздавили Лейлу, и она больше не знала, чему верить.
Рука Джеймса лежала на ее животе – вот причина, по которой он не бросает ее.